Рассказы старого бухгалтера о былой жизни, ее радостях и печалях (начало)

1. Дисциплина

В наше время все было лучше. Главным было вовремя прийти на работу. За опоздание могли посадить. Вот был порядок. После окончания техникума советской торговли меня направили бухгалтером в Фуражторг. Теперь никто и не знает, что это такое. А это сеть магазинов по торговле кормами для коров и лошадей. Очень важная отрасль народного хозяйства. И, зная порядки, я пришел в свой первый день утром без пятнадцати минут девять. 

Во всей бухгалтерии сидел один главный бухгалтер Василий Петрович - глубокий старик. Он взглянул на меня, посмотрел на часы и сказал не слишком дружелюбно: "Ты, как чиновник, без четверти приходишь!" Мне стало стыдно. Я тихонько пролез на заранее отведенное мне место и занялся проверкой товарных отчетов. Без одной минуты девять влетело двенадцать бухгалтерш, женщин, и расселись по своим местам. Никто не опоздал!

Василий Петрович смотрел на них суровым осуждающим взглядом. Но молчал. С женщинами, как я понял, он связываться боялся.

Работа шла дружно. Мы все любили и дело, и друг друга. Бывало, заходил часто к нам в бухгалтерию юрисконсульт Федор Аркадьевич - друг Василия Петровича, старый юрист. Любил поговорить с молодыми женщинами. Женщины каждый день рассказывали удивительные вещи: где, кого и как убили, в какой квартире вчера кого и как ограбили, где и как кого изнасиловали, и другие жизненные проблемы. А Федор Аркадьевич говорил, что это все от иностранных фильмов. Вот покажут картину "Танцующий пират", или "Знак Зеро", или "Красное и черное", насмотрится молодежь на сладкую жизнь, вот и хулиганит. Чего же нам ждать. 

Поскольку во всей бухгалтерии молодежь представлял один я, то все и обращали взгляды в мою сторону. Сначала эти взгляды меня пугали, и я говорил, что это действительно плохие фильмы. А хорошие картины - это "Падение Берлина" и "Сталинградская битва". Тут все оживали, и начинался бесконечный спор, какой Сталин лучше: Геоловани или Дикий. Те, кто за грузина, говорили, что тот правдивее, говорит с акцентом, а те, кто за русского, кричали, что Сталин - русский и душой, и телом, что он в день Победы пил за русский народ, и, вообще, Дикий - великий актер, который играет великого человека.

За то, что я так всколыхнул коллектив, меня женщины полюбили, и я полюбил их. В таких спорах и проходили наши будни. А там глядишь и коянец рабочего дня. Без 15 минут 6 все собирают свои вещи и бегут в уборную, ибо пользоваться ей старались за счет рабочего времени, а не за счет своего, и ровно в 18:00 убегали.

Справедливости ради надо сказать, что для работы со временем не считались: когда надо было баланс составлять, могли и всю ночь проработать. В бухгалтерии только косточки от счет щелкали. Всякое было. Трудовой порыв.

2. Соцсоревнование

Помню, ради социалистического соревнования нас обязали годовой баланс сдать 1 января, точнее: "2 января чтобы годовой отчет лежал на столе у главного бухгалтера управления торговли города!".

Василий Петрович человек был твердый, он понимал, что так сделать нельзя, но ему сказали:

- Сдашь - премию дадим, не сдашь - пеняй на себя, поедешь как саботажник и враг народа туда, куда Макар телят не гонял. Понял?!

- Понял, - ответил Василий Петрович со всею грустью.

- Да еще, ты, бухгалтер, главбух чертов, позаботься, чтобы завтра от всех сотрудников бухгалтерии лежала за подписями бумага тут, что все согласны и обязуются. Пусть выступят с инициативой. А мы поддержим трудовой порыв счетных работников.

Пришел, я помню, Василий Петрович в бухгалтерию бледный как смерть, это не дисциплину в своем курятнике наводить, и говорит:

- Что же нам делать...

Рассказывает. Женщины все ему твердят: это невозможно, я не подпишусь, я сейчас же уволюсь, и всякие такие слова.

Но я-то был молодой, комсомолец, я спрашиваю:

- О чем базар, в чем проблема?

- Да как же мы 2 января отчет положим, когда только 5 января встречные документы поступят?

Понял я, в чем тут закавыка, и сразу замечаю:

- Ну и что?

- Как ну и что, какой же баланс без документов за декабрь?!

А я говорю: еще лучше, правдивее будет, 31 декабря банк не работает, 30 декабря получим выписку за 28 декабря и разнесем ее 31 декабря, зарплату и резервы начислим полностью, амортизацию рассчитаем, и все проводки по Главной книге сделаем. Вот и баланс получим. Еще лучше, ибо реально на 31 число последних декабрьских документов еще и не было. И никогда не бывает. Так баланс еще реальнее получится.

Посмотрели на меня зло. Если бы это я в обычных условиях говорил, то, скрывать не стану, просто мне бы Василий Петрович морду за вредительство набил. Но тут он только тяжко и неодобрительно вздохнул. Женщины закричали, что так положительно нельзя делать. И многие заявили, что будут увольняться. Но в те времена был порядок, и так просто уйти было нельзя. Тут могли приписать дезертирство с трудового фронта, отказ от идеи коммунистического строительства, трудовой саботаж и черт знает еще что. Народ это знал.

Василий Петрович послал за юристом. Федор Аркадьевич вник в проблему и сказал: "Молодежь говорит правильно, тем более что у тебя, Василий Петрович, выбора нет". У мужиков, особенно у юристов, есть огромное влияние на женский пол, все успокоились, счетовод-профорг - милая пожилая женщина из уцелевших аристократок - стала сочинять текст социалистического соревнования, а Василий Петрович стал расписывать кому что делать. 

Со второй половины декабря встали на трудовую вахту. Мой авторитет возрос. Воскресенья отменили, а 31 декабря вся работа была в разгаре, никто и не думал домой уходить, все сидели вместе. В 12 часов пропикало радио, Василий Петрович вскрыл шампанское, и все закричали: "Ура!", и всю ночь танцевали: с Василием Петровичем - никто, а со мной - все.

Я и сейчас вспоминаю то мгновение как лучший момент моей жизни. И вы знаете, с того года все с гордостью рассказывали о том, что 2 января впервые в истории полный годовой отчет был сдан.

Все работники бухгалтерии вспоминали этот случай как самый счастливый день в своей профессиональной жизни. И никто не обижался. Все были счастливы.

Вот как мы работали!

Василия Петровича очень хвалили. Спрашивали:

- Почему сразу не поддержал?

Тот улыбался и говорил, что недооценил и недопонял глубину замысла. Но ему заметили, что вот поддали тебе, и ты сразу понял и глубину, и замысел, стал работать. А не поддать, так бы и был в отстающих. 

Тут мы сделались все ударниками коммунистического труда. Василия Петровича повесили на Доску Почета, а всему коллективу дали премию, но разделить ее было трудно. Все требовали себе прибавки: у кого детей много, кто безотцовщина, кто герой войны, кто инвалид труда. Кое-кто, правда, и обо мне вспоминал. Но я, слыша и видя такие стенания, сказал, что отказываюсь в пользу коллектива, как молодой и еще несозревший. Коллектив меня понял и поддержал.

Но теперь, на старости лет, я думаю, что тут был глубочайший смысл власть имущих. Ведь вот дали Василию Петровичу благодарности, другим коллективам велели брать с него пример, а при желании любого победителя соцсоревнования и посадить могли. 

Опять же возьмут и спросят: "А как это ты баланс без документов, без операций за декабрь сдал?" И все, и сказать нечего. И в любую минуту за очковтирательство, за обман партии и правительства и за незаконное получение прибыли любого главбуха, самого лучшего, цап-царап можно было. Был просто хороший человек Василий Петрович, угодил начальникам - героем труда стал, а не потрафил - в лагерную пыль стерли. И все за один и тот же баланс. Каково?!

3. Контроль

Василий Петрович любил строгость. Вот уйдут все бухгалтерши в столовую на обед, а он задержится. Потом приходит, чуть опоздав. Сидит со всеми. Смеется. Потом, часа через полтора, говорит Вере (это он к бухгалтерше обращается): "Дай мне такую-то инструкцию". А документ-то секретный! Вера говорит:

- Сейчас!

Ищет, ищет и бледнеет, краснеет и не может найти. Просто жалко на женщину смотреть. Наконец с ней случается истерика. Бьется в судорогах. А тут и конец рабочего дня.

Василий Петрович, отправляя ее домой, говорит:

- Завтра дело будет передано в прокуратуру.

Две женщины в беспамятстве отводят эту женщину - Веру - пока домой.

Утром ее приносят бледные родственники. Василий Петрович родственников выставляет, а женщине говорит:

- Вы проявили преступную халатность. Для сведения коллектива я должен сказать, что вчера во время обеденного перерыва я изъял из вашего стола секретную инструкцию, а вы ее не хранили надлежащим образом. На первый случай я возвращаю ее вам. Но пусть этот пример вашего разгильдяйства послужит всем хорошим уроком. Будьте бдительны. Слушайте радио.

Что тут началось. Все ликовали, смеялись от счастья, все лезли целоваться с Василием Петровичем. И, конечно, больше всех радовалась та, у которой украли документ и которой его возвратили.

Прошло много лет, и я встретил эту женщину. Она была уже совсем старушкой. Увидев меня, она сказала:

- Лучшим человеком в моей жизни был Василий Петрович. Таких людей больше не встретишь.

И она была права.

Делайте людям больно, и они полюбят вас. Добрые дела забываются. Они воспринимаются как должное. И никто за них вам не скажет спасибо.

4. Смета

У нас было подразделение - 12 человек, которое работало за счет бюджета, а смета этого подразделения утверждалась в Москве, в министерстве. Утвержденная смета поступала в конце первого квартала. Но ее всегда утверждали, и вопросов не возникало. Так, формальность. 

Но однажды, в середине апреля, из нашего республиканского министерства пришло письмо, что смета утверждается только в половинном размере, а это значит, что средства нашей сметы уже к июлю будут все съедены, сотрудников надо будет уволить, а работы прекратить. Собрал совещание, все плачут. Говорят, надо скинутся и в Москву ходоков посылать. 

Иду к Василию Петровичу, он сочувствует, говорит, поезжай в столицу. А у меня в союзном министерстве знакомый человек был. И был он очень влиятельным сотрудником. Я к нему. Объясняю дело. Он сочувствует. Говорит, помогу, но напиши официальную бумагу, о чем ты просишь министра. Я, конечно, тут же написал. Через день смета была утверждена в полном объеме.

Ни Василий Петрович, ни одна из двенадцати, подлежащих увольнению, мне спасибо не сказали, а начальники республиканского министерства взъелись на меня, замучили ревизиями и выговорами. Ибо большую канцелярскую ошибку допустил я: нельзя прыгать выше непосредственных начальников. Важно не дело и судьбы людей, а расположение тех, кто тебе может гадость сделать.

Это был для меня хороший урок.

5. Хозрасчет

У нас в городе было много магазинов. Каждый из них был на отдельном балансе, а на два-три магазина выделяли по специальному бухгалтеру. Это были или женщины, или инвалиды Отечественной войны. Они вели учет для своих магазинов, но почти за все их расходы отвечал Фуражторг. 

В конце месяца то, что бухгалтерия торга оплатила за магазины по определенному коэффициенту, распределялось по магазинам, и это позволяло каждого завмага держать под контролем.

Не любит дирекция завмага, ему тайком бухгалтерия такой коэффициент подберет, что тут же издержки магазина возрастут, и в магазине - даже, может быть, и очень хорошем - сразу же сделается вместо прибыли убыток.

Директор ни черта не понимает. А если не понимает, его к директору торга на ковер тянут. Как, такой-сякой, как допустил? Завмаг теряется, что-то бормочет, обещает исправиться, и, если поймет, что к чему, найдет общий язык с директором, бухгалтер ему коэффициент распределяемых расходов занизит, и самый убыточный магазин самым прибыльным станет.

Умные завмаги с главбухом начинали дружить, и у них проблем с рентабельностью, как правило, не возникало. Так поднимался авторитет бухгалтерского учета.

6. Незавершенное производство

Был у нас производственный цех. И надо там учет вести было по промсхеме 2, то есть счет 120 "Основное производство" вести смешанным способом: по дебету все фактические затраты надо было собирать, а по кредиту списать фактическую себестоимость готовой продукции было нельзя. Дело в том, что ее узнать можно было только по окончании месяца. А в течение месяца использовали счет 188 "Выпуск готовой продукции".

В последний день ушедшего месяца, а чаще - в первый день следующего месяца назначалась из своих людей инвентаризационная комиссия, в которую часто включали и меня. Это был знак доверия. И если руководство хотело поднять рентабельность цеха, то нам давали команду (негласную, разумеется) завысить объем незавершенки, как тогда говорили. А если злились на начальника цеха, если он чего-то по работе не доделывал и не додавал, то мы должны были занижать остатки незавершенного производства.

Начцехи комиссию уважали.