Л. Витгенштейн о «философских ошибках» современных бухгалтеров

Вспоминая «Логико-философский трактат»

Мы с вами, дорогие читатели, посвятили достаточно времени разговору о бухгалтерском учете как элементе культуры, об участии бухгалтерских идей в социокультурном цикле, формирующем окружающее нас понятийное пространство*. И если вы помните, к этому разговору нас подтолкнул «Логико-философский трактат» Людвига Витгенштейна (1889-1951) - одного из самых знаменитых и влиятельных философских произведений двадцатого века**.

Эта удивительная книга великого философа посвящена вопросу о возможности передачи содержания любого факта (в том числе факта хозяйственной жизни) посредством языка как комплекса символов, находящихся в определенном соотношении с обозначаемыми ими объектами.

Для бухгалтерского учета как языка, как набора символов, представляющих факты хозяйственной жизни - это вопрос чрезвычайно важный. Мы утверждаем, что составляемая бухгалтером проводка отражает определенный хозяйственный факт, что, например, бухгалтерский баланс как модель фирмы отражает ее финансовое положение на определенный момент времени. Но так ли это? Существует ли вообще способность определенным символом, знаком - словом в речи, проводкой в учете - передать подлинное содержание представляемого объекта. Достаточно ли здесь добиться стройности логики нашего «словаря», договориться об однозначности используемой терминологии? Или на самом деле проблема гораздо сложнее? Может быть, соответствие знака своему объекту недостижимо в принципе и следует говорить только об определенной степени такого соответствия?

Давайте вспомним. В своем знаменитом «Введении» к «Логико-философскому трактату» Витгенштейна Б. Рассел (1872-1970) писал, что автор исследует «принципы символики и отношений, необходимо имеющих место между словами и вещами в любом языке» ([1], стр. 11). «Чтобы понять книгу м-ра Витгенштейна, - продолжал он, - необходимо осознать проблему, которая его занимает. ... он рассматривает условия, которые должны были бы соблюдаться логически совершенным языком. Относительно языка существуют различные проблемы. Во-первых, существует проблема, возникающая в нашем сознании всякий раз, когда мы используем язык с намерением выразить что-то посредством него; эта проблема принадлежит психологии. Во-вторых, существует проблема отношения мыслей, слов или предложений к тому, что они обозначают или означают; эта проблема принадлежит эпистемологии. В-третьих, существует проблема - как употреблять предложения так, чтобы выражать истину, а не ложь: она принадлежит специальным наукам, изучающим предметы рассматриваемых предложений. В-четвертых, имеется вопрос: в каком отношении один факт (такой, как предложение) должен находится к другому, чтобы он мог быть символом этого другого факта. Этот последний вопрос есть вопрос логики, и им то и занимается м-р Витгенштейн. Он рассматривает условия точной символики, то есть символики, в которой любое предложение "означает" нечто вполне определенное» ([1], стр. 11).

Рассел не упоминает здесь о не менее важном «в-пятых» - о проблеме восприятия, интерпретации слов и предложений (символов и знаков) их адресатами, восприятии, создающем совершенно новую жизнь воспринятых «сигналов», часто уже мало зависящую от идей их (знаков) создателей. Как мы говорили в предыдущей статье*, именно это «в-пятых» формирует ситуации так называемых «парадоксов бухгалтерского учета» - категории, введенной в русскоязычный профессиональный оборот профессором Я.В. Соколовым (1938-2010).

Каковы механизмы такого восприятия специальных данных (в частности, бухгалтерской отчетности), следует ли говорить о них исключительно в поле психологии, или к каким-то выводам мы можем здесь прийти уже на уровне логики построения языка? Как минимизировать существующие погрешности в восприятии учетных данных широкой публикой?

Ответить на эти вопросы нам может помочь понимание «живого» словоупотребления обыденного языка, расхождения которого с языком специальным или «научным» во многом и формируют те самые учетные парадоксы, о которых и писал Я.В. Соколов.

Голубая и коричневая книги

В данной статье мы обратимся к так называемой «Голубой книге» Л. Витгенштейна, относящейся к его поздним работам. Нужно отметить, что «философы-аналитики до сих пор по многим вопросам делятся на витгенштейнианцев, то есть тех, кто разрабатывает оригинальные идеи в духе позднего Витгенштейна, и витгенштейноведов, то есть тех, кто пытается реконструировать его аутентичную позицию» ([2], стр. 5). И если в предыдущих статьях, мы с вами, дорогие читатели, играли роль витгенштейноведов, то сегодня нам предстоит стать витгенштейнианцами.

Как отмечает один из слушателей лекций великого философа Раш Рис, «Витгенштейн диктовал «Голубую книгу» (хотя сам он ее так не называл) группе кембриджских студентов в течение семестра 1933/1934 гг., а затем распечатал копии на ротаторе. «Коричневую книгу» он диктовал двум своим ученикам (Фрэнсису Скиннеру и Алис Эмброуз) в течение 1934-1935 гг. У Витгенштейна хранилось лишь три машинописных копии, сделанные с этих записей, - он показывал их только очень близким друзьям и ученикам. Однако люди, которые брали их на некоторое время, делали собственные копии, и таким образом тексты получили распространение. Если бы Витгенштейн дал название надиктованным им записям, то они могли бы получить заголовок «Философские заметки» или «Философские исследования». Но случилось так, что первая часть ходила в голубых обложках, а вторая - в коричневых. С тех пор их так и называли - «Голубая книга» и «Коричневая книга».

Жизнь знака - это его употребление

Путь поиска единственно правильного значения используемого в речи, в языке символа, слова, предложения, пройденный Витгенштейном в «Логико-философском трактате», привел его к разочарованию. Так называемый «поздний Витгенштейн», то есть его работы «посттрактатного» периода - это осознание того, что подлинное значение языка можно открыть, только изучая его живое употребление в повседневности, которое философ назвал языковой игрой.

Сколько бы ни бились ученые-теоретики над выводом единственно правильной трактовки того или иного термина, действие языка в любой области знаний будет определяться его использованием в широкой повседневной практике большинством активных профессионалов и/или потребителей соответствующих данных. Слово, воздействуя на жизнь, «означает» то, что под ним понимает широкая публика, его значение определяется его бытовым употреблением, повседневным использованием.

Но, как это происходит? Вот вопрос, ответив на который, мы сможем понять механизмы влияния на реальность любой отрасли знаний, в том числе и бухгалтерского учета.

Главной ошибкой в поиске значения слова Витгенштейн считал поиск вещи (предмета реального мира), которая ему соответствует. «Что такое значение слова? - писал он - ... Помощь, которую оказывает нам этот вопрос, аналогична тому, как вопрос "Как мы измеряем длину?" помогает нам понять проблему "Что такое длина?". Вопросы "Что такое длина?", "Что такое значение?", "Что такое число один?" и т. п. вызывают у нас ментальный спазм. Мы чувствуем, что в ответ на них мы не можем указать на нечто, и, однако, мы должны указать на что-то. Мы сталкиваемся с одним из важных источников философской путаницы: существительное заставляет нас искать вещь, которая ему соответствует» ([3], стр. 27). Необходимо, считал философ, «излечиться от попыток найти в своем окружении объект, который вы можете назвать "значением" [слова - М.П.]» ([3], стр. 27).

По его убеждению, нам лишь «кажется, что существуют вполне определенные ментальные процессы, связанные с работой языка - ... процессы понимания и подразумевания. Знаки нашего языка кажутся мертвыми без этих ментальных процессов; и может показаться, что единственная функция знаков состоит в том, чтобы вызывать подобные процессы» ([3], стр. 29-30). При этом понимание знаков - это и есть не что иное, как нахождение их соотношения с некой реальностью, существующей независимо от них и ими обозначаемой. Здесь, доводя такое понимание до крайности, «мы вполне, - пишет Витгенштейн, - могли бы заменить каждый процесс воображения процессом созерцания объекта или рисованием, а каждый процесс внутреннего диалога с самим собой - произнесением вслух или записыванием. Но, - продолжает он, - если бы мы должны были назвать нечто такое, что является жизнью знака, мы должны бы были сказать, что это его употребление» ([3], стр. 31).

Ошибка философов или что стоит за используемым словом

По мнению Витгенштейна, «ошибка, которую мы склонны совершать, может быть выражена так: Мы ищем употребление знака, но мы ищем его так, как если бы оно было объектом, сосуществующим со знаком.  ... Возникает ощущение, - утверждал он, - представить себе то, что дает предложению жизнь, как нечто, ... сопровождающее предложение» ([3], стр. 32).

И вот если отказаться от поисков этого «нечто», все становится гораздо проще и путаница в «поиске смыслов» исчезает сама собой.

«Ошибка этого рода, - настаивает Витгенштейн, - снова и снова повторяется в философии; например, когда мы озадачены природой времени, когда время кажется нам загадочной  вещью. Мы испытываем сильную склонность считать, что здесь есть нечто скрытое, нечто такое, что мы можем увидеть извне, но внутрь чего мы заглянуть не можем. На самом деле ничего подобного нет. Мы хотим узнать не новые факты о времени. Все факты, которые нас интересуют, открыты нашему вниманию. Но нас вводит в заблуждение употребление существительного "время". Если мы взглянем на грамматику этого слова, мы почувствуем, что стремление человека понять божественность времени не менее поразительно, чем стремление понять божественность отрицания или дизъюнкции» ([3], стр. 33).

Ошибка бухгалтеров или что скрывается за балансом

Очевидно, что там, где свойственно ошибаться философам, иногда допускают ошибки и бухгалтеры. И вот с той же самой путаницей, о которой говорит Витгенштейн, мы сталкиваемся при стремлении понять некие «скрытые значения» ряда учетных категорий.

Так, например, обстоит дело с одним из центральных учетных понятий - бухгалтерским балансом. Считается, что значимая часть дискуссий ученых бухгалтеров в последние примерно пять веков проходит вокруг проблемы понимания природы баланса, как будто баланс (помимо заполняемого бухгалтером бланка формы № 1) - это нечто реально существующее, смысл чего обозначается словом «баланс».

Мы говорим о «балансоведении»*, называя этим словом хорошие книги о методах интерпретации бухгалтерских данных**. Мы называем наиболее весомые воззрения немецких бухгалтеров первой половины XX века балансовыми теориями. Чего только стоит идея А.П. Рудановского (1863-1934) об объективном существовании баланса предприятия как предмета бухгалтерского учета, отражаемого в бухгалтерском балансе!? «Если условиться, - писал Рудановский, - отграниченную область хозяйственных явлений, то есть отдельные обособленные хозяйства, определять балансом, то к балансу, как объекту учета, должен быть приложим тот же метод построения всех его свойство, который диктуется принципом двойственности» ([4], стр. 3).

Примечание:  * По определению В. В. Ковалева и Вит. В. Ковалева, балансоведение - «наука о балансе, как квинтэссенции информационно-финансовой модели хозяйствующего субъекта» (В. В. Ковалев, Вит. В. Ковалев. Корпоративные финансы и учет - М.: Проспект, 2012, стр. 67).
**  См., например, Блатов Н.А. Балансоведение (курс общий). Л.: Экономическое образование, 1928г.; Вейцман Н.Р. Курс балансоведения. М. Центросоюз, 1927; Бетге Й. Балансоведение: пер. с нем. - М.: Бухгалтерский учет, 2000; Ковалев В. В., Ковалев Вит. В. Финансовая отчетность, Анализ финансовой отчетности. (Основы балансоведения) - М.: Проспект, 2004.

На самом же деле (и для Л. Витгенштейна это совершенно очевидно), работы А.П. Рудановского, И. Шера, О. Шмаленбаха, Ф. Шмидта и прочих - это не что иное, как трактовки операций фирмы, направленных на получение прибыли (или иного результата деятельности), предполагающие различное употребление слова «баланс» в соответствующих смысловых построениях, и не более того. Но обсуждаемая философская ошибка превращает их в сознании весьма образованной публики в теории, трактующие природу баланса, которой в принципе не существует как таковой.

Понимание этой ошибки способно снять многие проблемы из области споров и «чистоте» бухгалтерского категориального аппарата, «правильности» понимания баланса и его «метафизическом» значении для бухгалтерского учета.

В настоящее время распространена трактовка баланса как финансовой модели компании. Специалисты в области моделирования в связи с этим часто спрашивают бухгалтеров: а что вы здесь моделируете, ведь понятие предприятия гораздо шире финансовых аспектов его деятельности? На это бухгалтеры, как правило, отвечают, что баланс показывает финансовое положение фирмы. А что это такое? - спрашивают нас. А это, - отвечаем мы, - платежеспособность (ликвидность), рентабельность и финансовая устойчивость компании. Но, возражают нам, ведь для того, чтобы ответить на эти три вопроса, нужны совершенно разные данные, а вы говорите об одном балансе. Здесь, мы, вспоминая про «балансовые теории» и про объемность и всеохватность такого понятия как баланс, отвечаем: да, согласны, тут требуются разные балансы.

И вот тут мы катастрофически ошибаемся. Здесь не нужны разные балансы. Здесь с определенной точки зрения вообще не нужны балансы. Здесь нам требуются различные наборы данных. В первом случае - об имуществе, служащем обеспечением долгов и их размере, во втором - о прибыли и факторах, обеспечивших компании ее получении, в третьем - о размерах различных (собственных и привлеченных) источников финансирования деятельности компании.

Формирование этих данных требует применения различных способов того, что МСФО называют сегодня признанием и оценкой элементов финансовой отчетности.

Эти способы нельзя удачно объединить в одном балансе, но что самое главное, при формировании этих данных мы в принципе можем обойтись без баланса.

И, следовательно, это может быть не решением проблемы построения бухгалтерского баланса, а лишь определением способов идентификации, учета и оценки определенных объектов и агрегации данных о них в удобной для анализа форме, совершенно не обязательно в рамках балансового равенства. Что, кстати сказать, мы повсеместно можем наблюдать в управленческом учете организаций.

Продолжая, отметим, что также, например, совершенно очевидно не стоит пытаться определить, какой именно процесс реальной хозяйственной деятельности фирмы мы называем словом «амортизация», и не нужно искать соответствующий этому слову конкретный объект физической реальности - его просто не существует. Важно то, какое употребление слово «амортизация» получает при построении бухгалтерской отчетности согласно тем или иным правилам.

Жить – значит оперировать знаками и играть в языковые игры

«Мы можем сказать, - пишет Витгенштейн, - что мышление есть, по существу, деятельность оперирования со знаками» ([3], стр. 33). «Но если, - продолжает он, - мы говорим так, то первый вопрос, который вы можете задать, таков: "Что такое знаки?". - Вместо того чтобы давать какой-либо общий ответ на этот вопрос, я предложу вам внимательно посмотреть на отдельные случаи, которые мы называем "оперированием знаками". Рассмотрим простой пример оперирования словами. Я отдаю кому-то приказ: "Принесите мне от лавочника шесть яблок". Я опишу способ придания употребления такому приказу: Слова "шесть яблок" записаны на листке бумаги, бумага вручается лавочнику, лавочник сравнивает слово "яблоко" с бирками  на различных полках. Он находит, что надпись согласуется с одной из бирок, считает от 1 до числа, записанного на листке бумаги, и при произнесении каждой цифры берет по фрукту с полки и кладет в сумку. - Перед нами - подчеркивает философ, - случай употребления слов» ([3], стр. 45).

Случай, заметим, совсем не похожий на обычное «академическое» описание интерпретации фразы «принесите мне шесть яблок», но он возможен, и, более того, приводит к желаемому результату.

Вот такое рассмотрение употребления слов, оперирования знаками и придания им определенных значений, Витгенштейн называл языковыми играми. «Они, - писал он, - представляют собой более простые способы употребления знаков, чем те, которые мы используем в нашем крайне усложненном повседневном языке. Изучение языковых игр - это изучение примитивных форм языка или примитивных языков. Если мы хотим - был убежден философ, - изучать проблемы истины и лжи, согласованности и несогласованности пропозиций с действительностью, природы утверждения, предположения и вопроса, нам будет полезно посмотреть на примитивные формы языка, в которых эти формы мышления проявляются без сбивающей с толку структуры в высшей степени усложненных процессов мышления. Когда мы смотрим на такие простые формы языка, исчезает ментальный туман, который, как кажется, обволакивает обычное словоупотребление» ([3], стр. 45-46).

Предложение Витгенштейна сыграть в языковые игры подводит нас к мысли о том, что употребление слов в нашей деятельности, в том числе и профессиональной, далеко не всегда связано с пониманием их строго «академического» значения. Более того, при непонимании такого значения, результат словоупотребления, напоминающего языковые игры Витгенштейна, может быть вполне удовлетворительным.

Подводя итоги

Любопытно, что в далеком уже от нас 1923 году любимец коммунистической партии, «всесоюзный староста» Михаил Иванович Калинин (1875-1946) в Уфе, в своей пламенной речи, обращенной к общепартийному собранию местной организации, говорил: «Людей, которые более или менее теоретически знакомы с основными положениями Маркса, довольно много, но, товарищи, людей, которые умеют марксистски подойти к каждому частному явлению, очень мало. Марксистов, которые умели бы этот марксизм приложить в практической жизни, таких немного. С другой стороны, я встречал иногда очень слабых марксистов, с точки зрения книжного знания марксизма, но, несмотря на это, они удивительно умели каждый частный вопрос разрешать правильно, по-марксистски. Марксизм, товарищи, это живое учение, которое надо не только книжно постичь, но которое надо уметь применить на практике» ([5], стр. 83).

Эти слова М.И. Калинина имеют самое непосредственное отношение к бухгалтерскому учету и его практике и очень созвучны с идеями Л. Витгенштейна. Чтобы понять подлинный марксизм, нужно увидеть его как языковую игру.

Книжное понимание идей и воплощение их в живой практике - это совершенно разные вещи. Правила ведения бухгалтерского учета, отраженные в ПБУ и МСФО, покрыты, по определению Витгенштейна, «ментальным туманом», который развеивают те языковые игры, которые ведут на практике наши бухгалтеры. И только в применении этих правил на практике эти «мертвые знаки» обретают смысл и подлинное воздействие на экономическую жизнь общества. О том, как это происходит - наша следующая статья.

Литература:

1. Б. Рассел. Введение к Логико-философскому трактату // Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат - М.: Канон+, 2008.
2. В. Иткин. «Голубая и коричневая книги» в России // Людвиг Витгенштейн Предварительные материалы к «Философским исследованиям», повсеместно известные как Голубая и Коричневая книги - Новосибирск: Сибирское университетское издательство, 2008.
3. Людвиг Витгенштейн. Предварительные материалы к «Философским исследованиям», повсеместно известные как Голубая и Коричневая книги - Новосибирск: Сибирское университетское издательство, 2008.
4. А. П. Рудановский. Баланс как объект бухгалтерского учета - М.: МАКИЗ, 1928.
5. М. И. Калинин. О коммунистическом воспитании и воинском долге - М.: Военное издательство Министерства Обороны Союза ССР, 1958.